Чумаков переночевал у них
в
землянке, утром стал прощаться.
- Куда идешь? - спросил
Григорий.
Чумаков
ответил:
- Легкую жизнь шукать.
Может,
и ты со мной?
- Нет, топай один.
- Да, мне с вами не жить… Спаси
Христос за хлеб-соль, за приют. Нехай боженька даст вам веселой жизни, а то скучно
у вас тут. Живете в лесу, молитесь поломанному
колесу - разве это жизня?
Григорий после его ухода прожил в
дубраве еще с неделю, потом собрался в дорогу.
- Домой? - спросил у него один из
дезертиров.
Григорий чуть приметно улыбнулся:
- Домой.
- Подождал бы весны. К Первому маю
амнистию нам дадут.
- Нет, не могу ждать, - сказал
Григорий и распрощался.
На следующий день он подошел
к Дону против хутора Татарского. Долго, волнуясь,
смотрел на родной двор.
У крутояра лед отошел от берега. Григорий бросил в воду
винтовку, наган, потом высыпал
патроны и тщательно вытер руки о полу шинели.
Ниже хутора он
перешел Дон по мартовскому льду, крупно зашагал к дому.
Еще издали он увидел на спуске к пристани
Мишатку и еле удержался, чтобы не
побежать к нему.
Мишатка обламывал ледяные
сосульки и бросал их под гору, внимательно наблюдая за ними.
Григорий подошел к спуску и, задыхаясь,
хрипло окликнул сына:
- Мишенька!.. Сынок!
Мишатка испуганно взглянул на него
и опустил глаза. Он узнал в этом бородатом и страшном человеке отца...
Все ласковые и нежные слова вылетели у
Григория из памяти. Опустившись на
колени, целуя холодные ручонки
сына, он только твердил:
- Сынок... сынок...
Потом Григорий взял на руки сына.
И, жадно всматриваясь в его лицо
горящими глазами, спросил:
- Как же вы тут?.. Тетка, Полюшка
- живые-здоровые?
Не
глядя на отца, Мишатка тихо
ответил:
- Тетка Дуня здоровая, а Полюшка
померла осенью... От глотошной. А дядя Михаил на службе...
Сбылось
то немногое, о чем бессонными
ночами мечтал Григорий. Он стоял у ворот родного дома, держал на руках сына...
Это было все, что осталось у него
в жизни, что пока еще роднило его с землей и со всем этим
огромным, сияющим под холодным солнцем
миром.