Песок и галька и еще две тысячи травинок-ворсинок в твоих глазах раскинулись передо мной, как два глаза во время дождя.
- Полная лужа, - улыбнулась она, усаживаясь напротив.
Да, любовь удивляет, как, впрочем, и любая безделица, но обидно, что она удивляет ту, в чьем классе учится девочка...
- Помнишь, ты говорила о мальчике Максе, который учится в твоем классе.
- О, этот безумец! Сегодня он выступал как клоун в цирке.
- Иди спать, иди спать, - я подсел на краешек стула, отодвигая то, что еще осталось от моей возлюбленной, на другой краешек, на краешек амфоры - в самый угол. Чтобы, когда она заснет, укрыть ее срам свисающим краем простыни, давая свету возможность проникнуть в самый угол, давая ей возможность слиться со своей тенью-простыней. Полная лужа. Чтобы, когда она проснется, ее тапочки и сплетенные узлом руки находились совсем рядом, в светлом углу под кроватью, находились на расстоянии вытянутых рук. Чтобы, когда она облачится в тапочки и руки с намерением выкинуть мусорное ведро, она вскрикнула и уронила руки... Ибо сейчас мои руки судорожно комкают и выкидывают в мусорную корзину одну тетрадь за другой, ища тетрадь безумного Макса, чтобы осталось только две тетради, два человека. Чтобы завтра еще раз любовь удивила ее, приучая не удивляться. Вот она.
Вот она, открытая тетрадь безумного Макса, как мои открытые глаза на фоне твоих закрытых глаз. Осень и ночь.