Пётр Первый (Медный всадник). Пётр представляется Пушкину существом исключительным, как бы превышающим человеческие размеры. «Гений Петра вырывался за пределы своего века», - писал Пушкин.
Однако Пушкин всегда видел в Петре крайнее проявление самовластия, граничащее с деспотизмом. « Пётр Первый презирал человечество, быть может, более, чем Наполеон», - писал он в «Исторических замечаниях».
В «Медном всаднике» черты мощи и самовластия в образе Петра доведены до последних пределов. Открывается повесть образом властелина, который в суровой пустыне задумывает свою борьбу со стихиями и людьми. В первых стихах даже нет имени Петра, он как бы уподоблен Творцу и наименован: он.
На берегу пустынных волн
Стоял он, дум великих полон.
Пётр не произносит не слова, он только думает свои думы, - и вот, словно чудом, возникает
…юный град,
Полнощных стран краса и диво,
Из тьмы лесов, из топи блат…
Очевидно, что в стихах «Медного всадника» Пушкин первоначально хотел повторить мысль о победе над сопротивлением стихий – человеческой, державной воли. Но во вступлении он выступает с призывом к стихиям: примириться со своим поражением и пленом:
Красуйся, град Петров, и стой
Неколебимо, как Россия!
Да умирится же с тобой
И побеждённая стихия…
Но всё же Пётр остаётся просто человеком. Хотя он и является чистым воплощением самодержавной мощи, что и отличает его от всех остальных людей. Пушкин переносит действие своей повести на сто лет вперёд и заменяет образ Петра его изваянием, его идеальным образом – Медным всадником. Это и истукан, кумир, державец полумира и властелин Судьбы:
О, мощный властелин Судьбы!
Не так ли ты над самой бездной
На высоте уздой железной
Россию поднял на дыбы?
И сам поэт, охваченный ужасом перед этой сверхчеловеческой мощью, не умеет ответить себе, кто это перед ним – тиран или спаситель земли Русской.
Ужасен он в окрестной мгле!
Какая дума на челе!
Какая сила в нём сокрыта!