Николай Михайлович
Карамзин по годам своей жизни (1766-1826) принадлежит двум столетиям. Вторая
половина XVIII и весь XIX в. буквально пронизаны интересом к отечественной
истории. В первую очередь этому способствовали деятельность Академии наук, а также
активная университетская жизнь. В XIX столетии в Российской империи интенсивно
и плодотворно работали созданные ранее университеты: в Вильно (дата основания —
1578), Юрьеве (Дерпте; 1632); Москве (1755); открывались новые: в Казани
(1804), Харькове (1805), Варшаве (1816), Санкт-Петербурге (1819), Киеве (1834),
Одессе (Новороссийский; 1856), Томске (1878). В каждом из них был представлен
историкофилологический факультет. С XVIII в. прошлое не заслоняется настоящим,
более того, оно начинает активно ему служить. Исторические сочинения В.Н.
Татищева, М.В. Ломоносова, Г.Ф. Миллера, М.М. Щербатова, И.Н. Болтина,
просветительская деятельность Н.И. Новикова и его многотомная «Древняя
Российская Вифлиофика» (включавшая публикации древних документов), организация
нескольких исторических архивов, рукописных отделов и музеев к концу XVIII в.
создали фундаментальную источниковую основу. В свою очередь, интеллектуальная
среда воспитывала в обществе сознание своей самобытности, глубоких корней и
исторических традиций. Просвещенная публика желала знать историю своего
Отечества и нуждалась в общении. Как следствие, появляются многочисленные
исторические общества, в частности Московское общество истории и древностей
российских (1804). Его членами были такие выдающиеся авторитеты исторической
науки, как Н.Н. Бантыш-Каменский, К. Ф. Калайдович, Н. М. Карамзин, А. Ф.
Малиновский, А. И. Мусин- Пушкин, П.М. Строев, А.Л. Шлецер и др. Общество
периодически издавало «Чтения» и «Ученые записки». В 1805 г. открылось
Казанское общество любителей отечественной словесности, в 1817 г. — Харьковское
общество наук, а в 1839 г. — Одесское общество истории и древностей.
Место Н.М. Карамзина в русской
культуре. Становление историка
Между началом и концом XVIII
столетия в исторической науке России — колоссальная разница. В первой четверти
века мы видим практический утилитарнонационалистический взгляд на задачи
истории, смешение источника с исследованием, определение начала истории в
современной терминологии, произвольную этнографическую классификацию и
некритическую передачу разных летописных вариантов в одном сводном изложении.
Но через все столетие проходит одна идея, общее стремление к реальному
пониманию прошлого, к объяснению его из настоящего, и наоборот. Не слава и не
польза, а знание истины становится задачей историка. Вместо изложения источника
все большее место занимает основанное на нем исследование. Постепенно уходят
патриотические преувеличения и модернизации. Специальное изучение летописей,
лингвистических, археологических и этнографических памятников повышает научные
требования, Вырабатывается научная классификация и критические приемы изучения
источников. И наконец, ученый кругозор значительно расширяется введением в
изучение истории нового актового материала. Внимание историков все больше
привлекает внутренняя история России.
В то же время ломоносовское —
риторическое — направление с литературным взглядом на задачи историка
продолжало существовать, вероятно, в связи с глубочайшими фольклорными
традициями. Исторические корни оказывали свое воздействие на развитие
литературы и поэзии. Может быть, именно поэтому литературный взгляд на историю
не только пережил XVIII в., но и был увековечен в сочинениях Карамзина, который
соединил в своей «Истории...» крупный литературный талант с самостоятельной
переработкой новых исторических источников. «С Карамзиным мы переходим из
летописного мира русской историографии, где все мало кому известно и понятно, в
другую область, где все знакомо, где живет устная традиция сказов и былин, где
литература стоит вровень с использованием источников». Вот почему появилась эта
знаменитая фраза А.С. Пушкина: «Все, даже светские женщины, бросились читать
историю своего Отечества, дотоле им неизвестную... Древняя Россия, казалось,
найдена Карамзиным, как Америка — Колумбом». Друг историка, поэт П.А. Вяземский
писал: «Карамзин — наш Кутузов 12-го года — он спас Россию от нашествия
забвения, воззвал ее к жизни, показал нам, что у нас есть отечество». Об этом
же говорил и В. А. Жуковский: «Историю Карамзина можно назвать воскрешением
прошедших веков нашего народа. По сию пору они были для нас только мертвыми
мумиями. Теперь все они оживают, поднимаются и получают величественный,
привлекательный образ».
Однако, что очень примечательно,
рядом с восхвалением громко раздавались и критические отзывы. Эти отзывы
исходят от специалистов-историков, младших современников Карамзина,
представителей новой исторической науки буржуазного направления XIX в., которые
шли по линии углубления и расширения критики источников. М. И. Каченовский
прямо говорил об отсталости методологических позиций Карамзина, о том, что его
«История...» содержит даже не историю