У широкой степной дороги, называемой большим шляхом, ночевала
отара овец. (2)Стерегли её два пастуха. (3)Один, старик лет восьмидесяти,
беззубый, с дрожащим лицом, лежал на животе у самой дороги, положив
локти на пыльные листья подорожника. (4)Другой был молодой парень, с
густыми чёрными бровями, одетый в рядно, из которого шьют дешёвые
мешки. (5) Он лежал на спине и, положив руки под голову, глядел вверх на
небо, где над самым его лицом тянулся Млечный Путь и дремали звёзды.
(6)В сонном, застывшем воздухе стоял монотонный шум, без которого не
обходится степная летняя ночь. (7)Непрерывно трещали кузнечики, пели
перепела, да на версту от отары, в балке, в которой бежал ручей и росли
вербы, лениво посвистывали молодые соловьи.
(8)Вдруг старый пастух прервал молчание:
– (9)Санька, спишь, что ли?
– (10)Нет, дедушка, - не сразу откликнулся молодой.
– (11)В этих местах кладов много, – вздохнул старик. – (12)По всему видать,
что есть, только, брат, копать их некому.
(13)Молодой пастух подполз шага на два к старику и, подперев снизу
голову кулаками, направил на него неподвижный взгляд. (14)Младенческое
выражение страха и любопытства засветилось в его тёмных глазах и, как
казалось в сумерках, растянуло и сплющило крупные черты его молодого,
грубого лица. (15)Он напряжённо слушал.
– (16)И в писаниях сказано, что кладов тут много, - продолжал старик. –
(17)А клад – это ж и есть счастье человеку! (18)Одному новопавловскому
старику солдату в Ивановке карту показывали, так в той карте напечатано и
про место, и даже сколько пудов золота, и в какой посуде. (19)Давно б он по
этой карте клад достал, да клад заговорённый, не подступишься.
– (20)Отчего же, дед, не подступишься? – спросил молодой.
– (21)Должно быть, причина какая есть, не сказывал солдат. (22)Заго-
ворённый… (23)Талисман надо.
(24)Старик говорил с увлечением, как будто изливал свое сердце. (25)Он
гнусавил от непривычки говорить много и быстро, заикался и, чувствуя такой
недостаток своей речи, старался скрасить его жестикуляцией головы, рук и
тощих плеч. (26)При каждом подобном жесте его холщовая рубаха мялась
в складки, ползла к плечам и обнажала чёрную от загара и старости спину.
(27)Он обдёргивал её, а она тотчас же опять лезла. (28)Наконец старик, точно
выведенный из терпения этой непослушной рубахой, вскочил и заговорил с
горечью