Раннее весеннее утро, прохладное и росистое. На всём небе ни облачка. Только на востоке, там, откуда сейчас выплывало в огненном зареве только что показавшееся солнце, ещё толпятся, бледнея и тая с каждой минутой, сизые предрассветные тучки.
Весь безбрежный степной простор кажется осыпанным тонкой золотой пылью. В густой буйной траве повсюду дрожит, переливаясь и вспыхивая разноцветными огнями, бриллианты крупной росы. Степь весело пестреет цветами: ярко желтеет дрок, скромно синеют колокольчики, белеет целыми зарослями пахучая ромашка, дикая гвоздика горит пунцовыми пятнами.
В утренней прохладе разлит горький здоровый запах полыни, смешанный с нежным, похожим на миндаль ароматом повилики. Всё блещет и нежится, радостно тянется к солнцу. Только кое-где в глубоких и узких балках, между крутыми обрывами, ещё лежат, напоминая об ушедшей ночи, влажные синеватые тени. Высоко в воздухе, невидимые глазом, трепещут и звенят жаворонки. Неугомонные кузнечики давно подняли свою торопливую сухую трескотню. Степь проснулась и ожила, и кажется, будто она дышит глубокими, ровными и могучими вздохами.
Резко нарушая красоту этого прелестного утра, гудит на ближайшей шахте обычный шестичасовой свисток, гудит бесконечно долго, хрипло, с надсадою, точно жалуясь на что-то. Звук этот слышится то громче, то слабее; иногда он почти замирает, как будто обрываясь, захлёбываясь, уходя под землю, и вдруг снова вырывается с прежней неожиданной силой.