Многие поэты в своем
творчестве обращались к об разу Москвы. В ней находили величие и пошлость ее
превозносили и боготворили. Облик Москвы меняющийся каждую эпоху, постоянно
запечатлевался и изменялся в произведениях художниках, поэтов, прозаиков.
Отразилась она и в творчестве Марии Ивановны Цветаевой, получив особенных
облик, запомнившийся многим читателям.
Выбор Москвы для
Цветаевой не случайно. Поэтесса родилась практически в самом центре Москвы, в
доме в Трехпрудном переулке. Для нее город стал чем-то большим, чем жизненное
пространство.
В 1916 году молодой
Цветаевой был завершен цикл стихотворений о Москве, который можно было бы
назвать нескончаемой хвалебной песнью городу. Вступительное стихотворение —
«Облака — вокруг» — светлое, радостное, романтичное. Стихотворение является
своеобразным подарком дочери поэтессы: откуда-то свысока, должно быть, с
Воробьевых гор или с Кремлевского холма, поэтесса любуется городом и показывает
его маленькой дочке Але. «Дивный и мирный град» она завещает своему ребенку и
ее будущим детям:
Облака — вокруг,
Купола — вокруг,
Надо всей Москвой —
Сколько хватит рук!
—
Возношу тебя, бремя
лучшее,
Деревцо мое
Невесомое!
Будет твой черед:
Тоже — дочери
Передашь Москву
С нежной горечью...
Выражение этой
нежной горечи часто охватывает художницу слова при воспоминании о родном и
любимом городе. Само стихотворение — легкое, невесомое, действительно выглядит
как наказ ребенку — простой и понятный, но в то же время передающий тонкое
лирическое настроение грядущей утраты того ценного, что хранилось долгие годы.
Главным в столице для художницы слова является духовность — жива еще народная
вера и стоят еще золотящиеся на солнце «сорок сороков церквей»:
По церковке — все
сорок сороков
И реющих над ними
голубков…Вера и делает город
особенным и единственным для поэтессы. Конечно, жители святого города не
становятся святыми, оставаясь в чем-то грешными, а в чем-то убогими, однако
близость Бога, хранящего столицу, позволяет им очиститься. Потому и покаяние, и
слезы верующих обитателей города искренни и чисты:
На каторжные
клейма,
На всякую болесть,
—
Младенец
Пантелеймон
У нас, целитель,
есть.
Постоянное
божественное присутствие создает непередаваемый тонкий духовный лад
стихотворения. Появляется желание уйти, убежать от будничности и обычной жизни.
Поэтому поэт в представлениях Цветаевой — «смиренный странник, во тьме поющий
Бога». Москва в этом контексте — своеобразный ключ, лакмусовая бумажка,
открывающая поэтессе ее истинную душу и истинное лицо:
Я — двойника
нащупавший двойник —
Сквозь легкое лицо
проступит — лик.
О, наконец тебя я
удостоюсь,
Благообразия
прекрасный пояс!
Национальное русское начало пронизывает все творчество
Цветаевой, делая его трогательным и жестким одновременно. В дневнике есть
следующая запись, полностью передающая образ Цветаевой — россиянки: «Родина не
есть условность территории, а непреложность памяти и крови. Не быть в России,
забыть Россию — может бояться лишь тот, кто Россию мыслит вне себя. В ком она
внутри — тот потеряет ее лишь вместе с жизнью».