«Люцерн» написан во время первого заграничного путешествия Толстого в Западную Европу под сильным впечатлением от события, происшедшего в лучшей гостинице швейцарского города Люцерн. По утверждению Н. Н. Гусева, «очерк “Люцерн” был написан в три дня и в дальнейшем не подвергался существенной переработке. С такой быстротой писались Толстым до того времени только самые задушевные его произведения – “Записки маркера” и “Севастополь в мае”»*.
Толстой писал по свежим следам происшествия, свидетелем и участником которого он был. Об этом есть запись в тот же день, 7 июля, в его Дневнике: «Это меня взорвало – я их обругал и взволновался ужасно» (Т. 47, с. 140-141).
«“Люцерн” приближается к дневнику и занимает особое место среди произведений этого периода», – справедливо замечает в комментариях современный исследователь В. Я. Линков**. – В рассказе отразилось не только становление мировоззрения писателя, но и обоснование его позиции».
Сначала Толстой выбрал для своего очерка форму письма из-за границы, причем воображаемым адресатом был его постоянный корреспондент В. П. Боткин. Затем форма была изменена; очерк был начат в форме дневника князя Нехлюдова – героя первых произведений Толстого: «Отрочества», «Юности», «Записок маркера» и «Утра помещика». Рассказ «Люцерн» автобиографичен: трудно проводить линию разграничения между автором и героем.
В «Люцерне» переплетается художественность изображения и авторская публицистичность. Отчетливо проявилась позиция, точка зрения автора-повествователя на поразившее его событие. Здесь прозвучал голос Толстого – писателя и публициста, для которого частный факт приобретает значение общего и становится фактом общественной жизни. Это определяет художественно-публицистический пафос «Люцерна». В этом раннем произведении явно присутствует поздний Толстой, автор публицистических статей, обращений, воззваний последних трех десятилетий.
Толстой придавал большое значение своему произведению, утверждая, что «событие, происшедшее в Люцерне 7 июля, мне кажется совершенно ново, странно и относится не к вечным дурным сторонам человеческой природы, но к известной эпохе развития общества. Это факт не для истории деяний людских, но для истории прогресса и цивилизации». И в Дневнике 11 июля им сделана важная запись: «Надо быть смелым, а то ничего не скажешь, кроме грациозного, а мне много нужно сказать нового и дельного».