жил в одном селе Бронислав Пупков. На его правой руке не хватало двух пальцев, на войне он служил санитаром, но пальцы потерял не там. Во время охоты он ружьем долбил лед на реке, чтобы попить, так и отстрелил себе пальчики, которые потом торжественно захоронил у себя в огороде. На войне он служил санитаром, вытаскивал раненых с поля боя. была у Броньки Пупкова одна болезнь, одно пристрастие, от которого он никак не мог избавиться. Об этом пристрастии знали все местные жители, и по-доброму посмеивались над ним.
Когда в местность приезжали городские, на охоту, в походы или экскурсии, люди с удовольствием и странной улыбкой советовали им в проводники именно Бронислава, который действительно очень хорошо знал местность и слыл прекрасным охотником, к тому же он был веселым и общительным человеком. Иногда он уходил с приезжими на несколько дней, а иногда даже на недели и месяцы. К концу похода или охоты Бронька становился особо серьезным, молчаливым, как будто с ним что-то случилось. Вечером у прощального костра все собирались и невольно обращали свое внимание на необычно тихого и грустного Броньку. Броньке задавали вопросы, почему же он так грустен. Тот долго молчал, затем трагично произносил: «Прошу плеснуть!», и спрашивал, слышал ли кто-нибудь из присутствующих о покушении на Гитлера, но не обычном, а том, что было в 43-м. Все удивлялись, отвечали, что не слышали, тогда у Броньки начиналась пора экстаза, и он рассказывал всем историю о том, что стрелял тогда в Гитлера именно он, Пупков. Глаза его горели, он просил ему плеснуть снова и снова. Рассказ обрывался на том, что Бронька промахнулся. Затем он долго плакал, уходил и еще долгое время страдал в стороне от костра.
Деревенские обычно сразу узнавали, что Бронька снова рассказывал свою историю. Узнавала сразу и жена потому, что тот возвращался в плохом расположении духа, говорил ей «Миль пардон мадам, сейчас ведь врежу» - в ответ на ее упреки. Его ругали, угрожали тюрьмой за искажение исторических фактов. Но статьи такой не было, поэтому посадить его никто не мог. Порой человек настолько завирается, что начинает верить самому себе и испытывает правдоподобные чувства. Он плачет, бьется в конвульсиях, доказывает свою правоту, и даже если в глубине души понимает, что врет, все равно не отступается от своей лжи. Бронька все понимал, но не врать не мог, это был его наркотик.