Вернувшись по вечереющим снегам из села в свою мызу,
Слепцов сел в угол, на низкий плюшевый стул, на котором он не
сиживал никогда. Так бывает после больших несчастий. Не брат
родной, а случайный неприметный знакомый, с которым в обычное
время ты и двух слов не скажешь, именно он толково, ласково
поддерживает тебя, подает оброненную шляпу,-- когда все
кончено, и ты, пошатываясь, стучишь зубами, ничего не видишь от
слез. С мебелью -- то же самое. Во всякой комнате, даже очень
уютной и до смешного маленькой, есть нежилой угол. Именно в
такой угол и сел Слепцов.
Флигель соединен был деревянной галереей-- теперь
загроможденной сугробом -- с главным домом, где жили летом.
Незачем было будить, согревать его, хозяин приехал из
Петербурга всего на несколько дней и поселился в смежном
флигеле, где белые изразцовые печки истопить -- дело легкое.
В углу, на плюшевом стуле, хозяин сидел, словно в
приемной у доктора. Комната плавала во тьме, в окно, сквозь
стеклянные перья мороза, густо синел ранний вечер. Иван, тихий,
тучный слуга, недавно сбривший себе усы, внес заправленную,
керосиновым огнем налитую, лампу, поставил на стол и беззвучно
опустил на нее шелковую клетку: розовый абажур. На мгновенье в
наклоненном зеркале отразилось его освещенное ухо и седой еж.
Потом он вышел, мягко скрипнув дверью.
Тогда Слепцов поднял руку с колена, медленно на нее
посмотрел. Между пальцев к тонкой складке кожи прилипла
застывшая капля воска. Он растопырил пальцы, белая чешуйка
треснула.