В течение первых трех десятилетий ХХ века не было создано ничего заслуживающего внимания в художественной интерпретации романа. Зато 1930-е годы ознаменованы целым рядом блистательных работ, вошедших в золотой фонд мировой иллюстрации. И это вряд ли случайно. Они явились результатом огромных достижений целого созвездия ученых-пушкинистов: П. Щеголева, Б. Модзалевского, А. Эфроса, Б. Томашевского, С. Бонди и др. Пальму первенства мы должны отдать художнику Николаю Васильевичу Кузьмину.
Когда впервые были опубликованы иллюстрации Н.В. Кузьмина, многие искусствоведы и читатели связали манеру рисунков художника с манерой рисунков Пушкина, отличающихся лаконичностью, свободой, точностью, стремительностью. Однако в действительности все было несколько иначе. Сам Кузьмин писал: «Я иллюстрировал «Онегина», как говорят, «в манере рисунков Пушкина», но это не совсем точное утверждение. Дело совсем не в манере, а в том, что я старался рисовать в «темпе» пушкинских рисунков, без предварительного карандашного контура».
Выдерживая «темп» пушкинских рисунков, художник вместо четко смоделированного лица дает беглый абрис, вместо глаза ставит точку, вместо руки ограничивается легким росчерком пера. В такой манере выполнены все иллюстрации серии - от небольших рисунков на полях до страничных иллюстраций, часть из которых расцвечена акварелью.
Новаторское значение иллюстраций Кузьмина сказалось в том, что он помимо сюжетной линии дал подробный «графический комментарий» к лирическим отступлениям, показав Пушкина во множестве ликов, сняв с его образа «хрестоматийный глянец». Читатель увидел Пушкина гуляющим с Онегиным на фоне Петропавловской крепости, Пушкина за игральным столом, Пушкина, творящего стихи, задумавшегося у окна, Пушкина с соседом, с дамами, Пушкина в дороге, Пушкина среди декабристов, Пушкина, встретившего в «Одессе пыльной» корсара Морали. Пушкин кузьминских рисунков пировал среди друзей, обняв резвую Музу; одетый в форму лицеиста, он лежал под зеленым деревом с книжкой. Наконец, читатель увидел Пушкина на «прославленном портрете» Кипренского, «с надеждой» смотрящего из рамы на юношу и девушку, пришедших в музей. В своем видении Пушкина Кузьмин следует собственным рисункам поэта, но не подражает им. Художник вырабатывает свой собственный стиль очерковых импровизаций-экспромтов пером.
Как поэтическую импровизацию, но используя другие художественные средства, создает свою серию рисунков к «Евгению Онегину» и М.В. Добужинский. Художник написал к любимому детищу Пушкина 78 иллюстраций. Впервые книга с рисунками Добужинского была издана в 1937 году в Лондоне. По поводу этой работы художника А.Н. Бонуа писал: «… «Евгений Онегин», наконец, получил достойные иллюстрации. Я считаю это событием первостепенного значения в русском художественном мире. Добужинский одарил читателя-зрителя (покамест английского, но надо надеяться, что со временем и русского) подлинным шедевром». В нашей стране эти иллюстрации не в полной мере впервые были напечатаны в издании 1944 года.
Подобно Кузьмину художник берет за основу стилистику рисунков Пушкина, часто прибегая к их имитации. Его черно-белая графика в технике силуэта, перьевой линии, граттажа гармонично входит в формат книги. Забавные, с тонким юмором, созвучные миру текста, иногда напоминающие росчерк пера самого Пушкина, иллюстрации выразительны и поэтичны. В них прослеживается емкий образ России начала XIX века с различными характерами персонажей, особенностями их костюмов.
Рисунки Добужинского и текст Пушкина все время будто ведут разговор между собой и одновременно - диалог с читателем. Художник творчески интерпретирует литературный текст, включая в его изобразительную версию дополнительные смысловые детали, почерпнутые из других произведений искусства. Эти ассоциативные элементы обостряют своей видимой конкретностью пушкинские намеки и недосказанность, художественные сопоставления и ощущения. В одной из иллюстраций силуэт А.С. Пушкина дан как фрагмент знаменитого памятника А.М. Опекушина. Изображенный одним из своих потомков Пушкин взирает с высоты постамента на бесконечное праздное застолье дворянских обедов.
Художник хорошо продумывает композиции своих иллюстраций. Обращает внимание на рассуждения Пушкина, заставляя вспомнить о них в заставках, символике или в обобщенных многофигурных сценах. Он интерпретирует «Евгения Онегина» одновременно как эстетический феномен и исторический роман, ассоциативно сравнивая словесное и изобразительное искусство.