Если бы птицам присваивали воинские чины, то этому гусю следовало бы дать адмирала.
Все у него было адмиральское: и выправка, и походка, и тон, каким он разговаривал с прочими деревенскими гусями.
Прежде чем переставить лапу, он поднимал ее к белоснежному кителю, собирал перепонки подобно тому, как складывают веер, и, подержав этак некоторое время, неторопливо опускал лапу в грязь.
Этот гусь никогда не бежал, даже если за ним припустит собака.
Он всегда высоко и неподвижно держал длинную шею, будто нес на голове стакан воды.
Когда гусь на отмели поднимался в полный рост и размахивал упругими полутораметровыми крыльями, на воде пробегала серая рябь и шуршали прибрежные камыши.
Если же он при этом издавал свой крик, в лугах у доярок тонко звенели подойники.
Ему безраздельно принадлежали отмели, которым не было равных по обилию тины, ряски, ракушек и головастиков.