(1)В сумерки, после того как убрали скотину, к матери пришли гости. (2)Стол был накрыт, кипел самовар, и лепёшки красовались в широком блюде. (3)Первой ввалилась в избу толстая тётка Марья в широком сборчатом полушубке. (4)Она размашисто перекрестилась на передний угол и, по старинному обычаю, отвесила поклоны – сначала деду, затем матери. (5)Потом разделась, но оставила на плечах большой пёстрый платок. (6)И Валентинке сразу вспомнилась ватная грелка-баба, которую мама сажала на горячий чайник. (7)Тётка Марья посмотрела на ребят и зычно спросила: – Живы, пострелы? (8)– Живы! – крикнула Таиска. (9)– А новенькая-то у вас где? (10)Приёмыш-то? (11)Романок ткнул Валентинку пальцем: – Вот она! (12)Валентинка покраснела и опустила глаза. (13)– Да-а… – неодобрительно протянула тётка Марья. – (14)Ничего бы девчонка, да уж больно тоща. Ишь ножки-то какие тоненькие!.. (15)Ну куда же в деревню такую? (16)Ни на воз подать, ни с воза принять… (17)– Вот и я так-то говорю, – отозвался дед. (18)– В деревне жить – на земле работать. (19)А землю, братцы, любить надо. (20)Ну, а где ж ей! (21)Барышня! (22)В избу вошла ещё одна гостья, бабка Устинья, высокая старуха, сухощавая, подобранная. (23)Она поклонилась хозяевам и, поджав тонкие губы, уставилась на Валентинку: – Эту девчонку-то взяли? (24)– Эту, – ответила мать. (25)– Ну и что ж вы с ней делать будете? (26)– А что делать? (27)Пусть растёт! (28)– Растёт-то растёт. (29)Да что из неё вырастет? (30)Ни отца её ты не знаешь, ни матери. (31)А что они за люди были? (32)Может, хорошие, а может, и не очень… (33)Валентинка взглянула на бабку Устинью и снова опустила ресницы. (34)– Во как зыркнула, видели?! – охнула бабка Устинья. – (35)Так и съела глазищами-то! (36)– Садитесь чай пить, – сказала мать, – милости прошу. (37)Только уселись за стол, загремела в сенях дверь, и явилась новая гостья – тётка Василиса, по прозванию Грачиха. (38)Так прозвали её за большой нос. (39)Она тоже сразу стала разглядывать Валентинку: – Ай-яй! Сразу видно, что не нашенская: ишь какое лицо-то белое! (40)Приживётся ли она у нас на чёрном хлебе-то? (41)Валентинка ушла в тёмную горницу и уселась в уголок. (42)Уж очень неприятно, когда тебя разглядывают, будто какую-нибудь вещь! (43)– И куда ты, Дарья, набираешь себе ребят? – начала тётка Марья. (44)– Время трудное, семья у тебя большая, мужик твой на войне – либо вернётся, либо нет… (45)И не работница она: уж такая-то хлипкая! (46)Да с ней в поле-то нагоришься! (47)– Нет, нет, не будет добра, – подхватила бабка Устинья. (48)Не будет она тебя, Дарья, ни любить, ни почитать. (49)Как есть ты ей чужая, так чужая и останешься. (50)Да она и по масти-то к твоей семье не подходит: вы все белёсые, а она, вишь, тёмная! (51)– Э, бабы, полно-ка вам! – возразила Грачиха. (52)– Можно ведь и по-другому рассудить. (53)Ну, а куда, скажем, вот таким сиротинкам деваться? (54)Ведь сейчас война. (55) Мало ли их, горемык, останется? (56)Что же теперь делать! (57)Уж как-нибудь… (58)Валентинка ждала, что скажет мать. (59)Неужели она тоже согласится с теми двумя? (60)Что же тогда делать Валентинке? (61)Как жить в этом доме, где её никто не будет любить? (62)Мать выслушала своих гостей, оглянулась, нет ли тут Валентинки, и сказала в раздумье: – Что семья у меня большая – это меня не печалит: хлеба на всех хватит. (63)Что работница из неё хорошая не выйдет – ну что же делать! (64)Как сможет, так и сработает. (65)И это меня не заботит. (66)Но вот что меня заботит, бабы, – продолжала мать грустно, – что меня печалит, так это одно: не идёт в родню, не ластится. (67)Не зовёт меня матерью, никак не зовёт. (68)Не хочет! (69)Или уж и вправду, как была чужой, так чужой и останется? (70) Валентинка вздохнула. (71)Она глядела из своего угла на мать, которая сидела в кухне за столом, задумчиво подпершись рукой. (72)– Мама… мама… – неслышно прошептала Валентинка. (73)Ей хотелось соединить это слово и эту женщину. (74)Но ничего не получалось. (75)Женщина оставалась тётей Дашей. (76)И с этим Валентинке ничего нельзя было поделать. Стиль этого текста