Девизы представляли как бы памятники храбрости, великодушия и вежливости
того или иного рыцаря и служили полезными уроками для его потомства; эти
девизы были как бы сокращением тех рифмованных рассказов, которые сочиняли
трубадуры, странствовавшие из одного замка в другой; эти рифмованные
рассказы они пели под аккомпанемент арфы, лиры и других инструментов
менестрелей; это, конечно, вполне согласовывалось с духом рыцарства.
Девизом часто являлась какая-нибудь пословица, согласная с духом и
наклонностью рыцаря, которому принадлежал герб. Слава и любовь создали
также множество таких девизов.
Девизы относились всегда к каким-либо эмблемам, и от этого они получали еще
большую силу. Например, изображали пустой колчан и ставили к нему девиз:
“Его стрелы в моем сердце”; или изображали бутон розы и к нему девиз:
“Меньше показываясь, становится прекраснее”; ласточку, перелетавшую море, и
к ней надпись: ”Чтобы найти солнце, покидаю отечество”; раковину,
обращенную к солнцу: “Ее красота нисходит с небес”; при изображении
горностая был такой девиз: ”Лучше умереть, чем посрамиться” (девиз
Франциска1, герцога Бретани); для бутона подсолнуха: “Лучами моей звезды
открою мое сердце”; если изображали гранатовое дерево в цвету, то ставили
девиз: “Каждый год новый венец”; раненый лев, изображенный спящим под
бальзамным деревом, на которого каплет целебный сок: “Его слезы меня
исцеляют”; лев, скованный пастухом: “Покорен и страшен”; смотрящий на
солнце орел: “Оно достойно моего благоговения”.
Девиз обыкновенно ставили под щитом; это было как бы воспоминанием о
славных подвигах какого-либо лица, о его героизме, великодушии, милосердии,
или же такой же девиз служил к побуждению проявлять эти доблести. В девизе
как бы объясняется идея герба или, лучше, причина, почему это лицо получило
именно такой герб, а не другой; девиз- это в одно и то же время и плоть, и
дух герба. Девизы часто бывали аллегорические, и потому существовали
девизы, состоявшие только из одной буквы. Главное их достоинство
заключалось именно в том смысле, который можно было придать девизу; вообще,
все девизы отличались краткостью и выразительностью.
Представители какого-либо семейства, обыкновенно старшие в роде, носили над
гербом так называемые cri de guerre или cri d’armes, то есть такое
выражение, какое употреблял на войне какой-либо знатный рыцарь для
возбуждения воинов к бою или к победе; этот известный клик, или клич,
отличал его от других рыцарей. Французы говорят: “Le cri suit la baniere”
(“Клич следует за знаменем”). Это означает, что военный сигнал там, где
знамя, потому что оно являлось средоточием военной силы, центром, к
которому стремились войска, за которым следили все воины и сердцем, и
глазами. Военные клики были известны в глубокой древности; у каждого
рыцаря, у каждого военачальника был свой особенный присвоенный ему клич,
которым он собирал своих воинов и с которым он бросался в самый кровавый
бой. Вот наиболее замечательные из кликов. Готфрид Бульонский во время
крестовых походов говорил: “Dieu le veut!’ (“Так угодно Богу!”)- и это
убеждение руководило как им самим, так и его войском. С этим кликом он вел
своих воинов в бой с неверными; этот клик воодушевлял их, поднимал их дух и
вселял в них мужество и храбрость. Французские короли считали святого
Дионисия своим покровителем, и потому, ведя своих воинов в бой, они
повторяли: “Montjoie et Saint Denis”; Монморанси повторял следующий клик:
“Dieu aide au premier baron Chretien” (“Да поможет Бог первому
христианскому барону”). Бурбоны же приняли клик: “Bourbon Notredame”, или
“Esperance”. У английских королей считался покровителем Святой Георгий, и
потому они говорили сначала: “St.Georges”, - а позднее: “God and my right!”
(“Бог и мое право!”).
В одной из легенд Артуровского цикла сообщается, что гербом герцога
Нортумберлендского был синий лев, а девизом – “Ударом львиной лапы
побеждаю”.
Интересно, что изображения животных и мифических чудовищ на гербах часто
восходят к образцам скифо-сибирского звериного стиля; поэтому очевидно
здесь влияние Великого Переселения народов, но также сыграли роль и более
поздние связи Западной Европы с Востоком. По мнению одного из крупных
специалистов в этой области искусства – Л.А.Лелекова “древние сюжеты и
образы звериного стиля в 10-13 веках наводнили весь средневековый мир и
образовали особый межнациональный изобразительный язык, понятный от Тянь-
Шаня до скандинавских фьордов.
Своеобразному возрождению звериного стиля не менее внешних способствовали
внутренние причины. Новые социально-политические идеи эпохи нуждались в
адекватном выражении.
Понятия господства и подчинения, геральдическая тематика…искали себе
общедоступного и вместе с тем яркого образного преломления”.
Действительно, изображение в гербе дракона, грифона, льва, орла, тура в
сопровождении девизов вроде “Берегись это – я”, “Бойся чёрного быка” и т.п.
должны были характеризовать могущество его носителя, внушать страх не
только безоружному виллану, но и серьезному противнику.