И вот однажды мне пришлось поехать не в деревню, а на юг, в санаторий, отдыхать, на прекрасный юг с его жарой, декоративными пальмами и душными бархатными ночами, где нет ни горького запаха кашии на полянах, ни холодных лесных озер, в которых на закатах бьют хвостами пудовые щуки.
Здесь мне нравится и пленяет только море. Это удивительное зрелище. Утром оно лиловое, гладкое как стекло, над ним подымается легкий парок; днем оно ослепительно нежное, синее, вечером быстро темнеет, на горизонте подолгу пылают огромные пожары и тают дымки пароходов, уходящих в этот огненный закат.
Однако мне было скучно на юге, не хватало тут северных лесов, и был я точно одинок без них. И никак не работалось.
Однажды утром я встал в плохом настроении. Вся палата была залита горячим солнцем, слабый ветерок играл белой занавеской на балконе. Я долго валялся в постели и смотрел на мольберт: вчера начал писать вечернее море. Но этот этюд мне совсем не понравился в то утро, я закурил и подумал сердито: "Надо уезжать, это безобразие!"
Вдруг я услышал будто шелест крыльев, и показалось: что-то черное взъерошенным комом упало за тюлевой занавеской балкона.
Я удивился и вышел на балкон. На перилах сидела нахохлившаяся ворона и одним глазом смело и внимательно поглядывала на меня. С какой целью она прилетела сюда, было неизвестно. Внизу зеленел санаторный парк, пальмы и кипарисы, за ними - море и пляж, усыпанный телами загорающих: везде был солнечный простор.
- Ты зачем? - сказал я, но ворона ничуть не испугалась моего голоса, взглянула любопытно другим глазом и, кивнув мне, произнесла, вроде знакомясь; "Кла-ра!"
Тогда я усмехнулся, подошел ближе, ворона продолжала сидеть на перилах, только опять нагнула голову; и я, протянув руку, погладил ее.
- Ишь ты! - сказал я. - Ты откуда?
"Кла-ра!" - несколько уже недовольно повторила ворона и нетерпеливо тряхнула хвостом. Я засмеялся, указал на дверь и пригласил ее:
- А ну заходи ко мне, если ты не боишься.
Не успел я это сказать, как ворона спрыгнула с перил, отодвинула клювом занавеску и вошла в комнату, стуча по паркету когтями. Я был окончательно удивлен. Паркет оказался так гладко натерт, что ворона, спеша войти, неожиданно поскользнулась, но сейчас же подперлась своим хвостом, как палкой, снова пробормотала с неудовольствием: "Кла-ра!"
Я сразу догадался, что мне надо делать: быстро взял в ванной мыльницу, сполоснул, поставил ее на пол, накрошил хлеба, потом налил туда молока. Глядя на мои приготовления, ворона все с нетерпением трясла хвостом, а раз довольно сердито стукнула клювом по мухе, которая села на пол рядом с мыльницей.
- Ну ешь! - весело сказал я и при этом отошел в сторону, чтобы она не стеснялась. Ворона подошла к мыльнице и стала так мотать в клюве хлеб, что во все стороны полетели брызги молока.
- Как тебя звать? - спросил я.
"Кла-ра!" - ответила ворона с полным клювом хлеба и посмотрела на меня презрительно, точно говоря: "Будто и не знаешь!"
- А, Клара! - обрадованно сказал я, но больше вопросов не задавал, сед на стул и начал наблюдать.
Кончив есть, Клара немного подумала,