А. С. Пушкин искренне восхищается Москвой как воплощением национальной культуры, самобытности, русского духа, хранительницей исторической памяти народа. Поэт гордится старинными замками, Кремлем, свидетелями славы русского оружия, символами торжества идеи национального единства, национального самосознания:
Москва... как много в этом звуке
Для сердца русского слилось!
Как много в нем отозвалось!
И наоборот — низменность уровня духовного развития, пошлость привычек, ограниченное и самодовольное восприятие вызывают иронию и насмешку автора:
Его завораживает обилие света, громкая музыка, красивые наряды, грациозные движения танцующих. Праздничная суета, “шум, хохот, беготня, поклоны, галоп, мазурка, вальс” привлекают Пушкина красочностью, торжественностью. Татьяна, выросшая в гармоничном единении с природой, задыхается в этом столпотворении на ограниченном пространстве Собрания, она “волненье света ненавидит”:
Ей душно здесь... она мечтой
Стремится к жизни полевой,
В деревню, к бедным поселянам,
В уединенный уголок,
Где льется светлый ручеек,
Я своим цветам, к своим романам”.
А. С. Пушкин сопереживает героине, рвущейся из круга суеты, условностей, московского чванства на простор природы. Консерватизм, избирательность московского барства отталкивают и поэта, впрочем, и кузины, и тетушки довольно скоро преодолевают городской снобизм в отношении к его героине и искренне желают ей достигнуть, как им кажется, самого главного в жизни: удачно выйти замуж.
Уровень общения московского дворянства отдает провинциальной примитивностью и интеллектуальным убожеством. Если в деревне люди просты и бесцеремонны, приветливы и непретенциозны, в московском “свете пустом”, но чопорном, напыщенном духовная ограниченность дворянской среды выглядит отталкивающей:
Татьяна вслушаться желает
В беседы, в общий разговор;
Но всех в гостиной занимает
Такой бессвязный, пошлый вздор;
Все в них так бледно, равнодушно;
Они клевещут даже скучно...
Как поразительно близки эти строки тем, в которых Ленский жалуется на узость провинциального порядка сельского дворянства.
Гораздо более сложно неоднозначное отношение Пушкина к столичному высшему обществу. В начале романа автор защищает петербургские балы от необъективной, беспощадно критической оценки Евгения Онегина (“Я был озлоблен, он угрюм”):
Но если б не страдали нравы,
Я балы б до сих пор любил.
Люблю их бешеную младость,
И тесноту, и блеск, и радость,
И дам обдуманный наряд.
Пушкин разделяет скептическое восприятие разочарованным Онегиным уровня духовной жизни “света пустого”, но неприятие Евгением всех достоинств аристократического образа жизни — и театра, и балета — вызывает противодействие автора.
В восьмой главе романа А. С. Пушкин уточняет свое восприятие петербургского дворянского общества, дает свою оценку наполненному светскими условностями образа жизни.
Авторский взгляд воплощается в представлениях музы поэта и воздает должное роскоши, вкусу, изяществу, совершенству форм и красок аристократического общества. Вот как воспринимает муза светский раут:
Вот села тихо и глядит,
Любуясь шумной теснотою,
Мельканьем платьев и речей,
Явленьем медленным гостей
Перед хозяйкой молодою
И темной рамою мужчин
Вкруг дам, как около картин.
Столь же высоко оценивает муза и исполненный сдержанного достоинства стиль поведения высоких гостей, безупречную логику и благородный тон общения лучших людей России:
Ей нравится порядок стройный
Олигархических бесед,
И холод гордости спокойной,
И эта смесь чинов и лет.
Но воздавая должное интеллектуальной элите страны, являвшейся неотъемной частью столичного дворянства, Пушкин столь же искренне и объективно признает ее количественную незначительность. В основном же общество — напыщеная, холеная, полная великосветских условностей толпа — вызывает у поэта отвращение большее, чем консервативное московское дворянство. Строгие искусственные правила безупречного поведения, благопристойного лицемерия отталкивают поэта неестественностью, безжизненностью, несвободой.
Тут был, однако, цвет столицы,
И знать, и моды образцы,
Везде встречаемые лщы,
Необходимые глупцы;
Тут были дамы пожилые
В чепцах и в розах, с виду злые; Тут было несколько девиц,
Неулыбающихся лиц...
Здесь все играют свои роли, однажды усвоенные и одобренные обществом, выражая не личное восприятие, а ролевое ожидание света: и “на эпиграммы падкий, на все сердитый господин”, и “диктатор бальный стоял картинкою журнальной... затянут, нем и недвижим”. Эта наигранность, фальшь, “света суета” в высшей степени неприятна полному жизни и искренности поэту и он выносит устами Татьяны строгий вердикт столичному дворянству...