Платонов не восхищался ничем иностранным, и постоянно находил аргументы в защиту русских людей.
И чуть если Платов заметит, что государь чем-нибудь иностранным очень
интересуется, то все провожатые молчат, а Платов сейчас скажет: "так и так,
и у нас дома свое не хуже есть,-- и чем-нибудь отведет.
Приезжают в пребольшое здание -- подъезд неописанный, коридоры до
бесконечности, а комнаты одна в одну, и, наконец, в самом главном зале
разные огромадные бюстры, и посредине под Балдахином стоит Аболон
полведерский.
Государь оглядывается на Платова: очень ли он удивлен и на что смотрит;
а тот идет глаза опустивши, как будто ничего не видит,-- только из усов
кольца вьет.
Государь на все это радуется, все кажется ему очень хорошо, а Платов держит
свою ажидацию, что для него все ничего не значит.
Государь говорит:
-- Как это возможно -- отчего в тебе такое бесчувствие? Неужто тебе
здесь ничто не удивительно? А Платов отвечает:
-- Мне здесь то одно удивительно, что мои донцы-молодцы без всего этого
воевали и дванадесять язык прогнали
.-- Вот,-- говорят,-- какая у нас производительность,-- и подают ружье.
Государь на Мортимерово ружье посмотрел спокойно, потому что у него
такие в Царском Селе есть, а они потом дают ему пистолю и говорят:
-- Это пистоля неизвестного, неподражаемого мастерства -- ее наш
адмирал у разбойничьего атамана в Канделабрии из-за пояса выдернул.
Государь взглянул на пистолю и наглядеться не может.
Взахался ужасно.
-- Ах, ах, ах,-- говорит,-- как это так... как это даже можно так тонко
сделать! -- И к Платову по-русски оборачивается и говорит: -- Вот если бы у
меня был хотя один такой мастер в России, так я бы этим весьма счастливый
был и гордился, а того мастера сейчас же благородным бы сделал.
А Платов на эти слова в ту же минуту опустил правую руку в свои большие
шаровары и тащит оттуда ружейную отвертку. Англичане говорят: "Это не
отворяется", а он, внимания не обращая, ну замок ковырять. Повернул раз,
повернул два -- замок и вынулся. Платов показывает государю собачку, а там
на самом сугибе сделана русская надпись: "Иван Москвин во граде Туле".
Англичане удивляются и друг дружку поталкивают:
-- Ох-де, мы маху дали!
А государь Платову грустно говорит:
-- Зачем ты их очень сконфузил, мне их теперь очень жалко. Поедем.
На другой день, как Платов к государю с добрым утром явился, тот ему и
говорит:
-- Пусть сейчас заложат двухсестную карету, и поедем в новые
кунсткамеры смотреть.
Платов даже осмелился доложить, что не довольно ли, мол, чужеземные
продукты смотреть и не лучше ли к себе в Россию собираться, но государь
говорит:
-- Нет, я еще желаю другие новости видеть: мне хвалили, как у них
первый сорт сахар делают.
Поехали.
Англичане всє государю показывают: какие у них разные первые сорта, а
Платов смотрел, смотрел да вдруг говорит:
-- А покажите-ка нам ваших заводов сахар молво?
А англичане и не знают, что это такое молво. Перешептываются,
перемигиваются, твердят друг дружке: "Молво, молво", а понять не могут, что
это у нас такой сахар делается, и должны сознаться, что у них все сахара
есть, а "молва" нет.
Платов говорит:
-- Ну, так и нечем хвастаться. Приезжайте к нам, мы вас напоим чаем с
настоящим молво Бобринского завода.
А государь его за рукав дернул и тихо сказал:
-- Пожалуйста, не порть мне политики.
Платов было очень рассердился, потому что, говорит:
-- Для чего такое мошенничество! Дар сделали и миллион за то получили,
и все еще недостаточно! Футляр,-- говорит,-- всегда при всякой вещи
принадлежит.
Но государь говорит:
-- Оставь, пожалуйста, это не твое дело -- не порть мне политики. У них
свой обычай.-- И спрашивает: -- Сколько тот орех стоит, в котором блоха
местится?
Англичане положили за это еще пять тысяч.
Государь Александр Павлович сказал: "Выплатить", а сам опустил блошку в
этот орешек, а с нею вместе и ключик, а чтобы не потерять самый орех,
опустил его в свою золотую табакерку, а табакерку велел положить в свою
дорожную шкатулку, которая вся выстлана преламутом и, рыбьей костью.
Аглицких же мастеров государь с честью отпустил и сказал им: "Вы есть первые
мастера на всем свете, и мои люди супротив вас сделать ничего не могут".
Те остались этим очень довольны, а Платов ничего против слов государя
произнести не мог. Только взял мелкоскоп да, ничего не говоря, себе в карман
спустил, потому что "он сюда же,-- говорит,-- принадлежит, а денег вы и без
того у нас много взяли".
Дорогой у них с
Платовым очень мало приятного разговора было, потому они совсем разных
мыслей сделались: государь так соображал, что англичанам нет равных в
искусстве, а Платов доводил, что и наши на что взглянут -- всє могут
сделать, но только им полезного ученья нет. И представлял государю, что у
аглицких мастеров совсем на все другие правила жизни, науки и
продовольствия, и каждый человек у них себе все абсолютные обстоятельства
перед собою имеет, и через то в нем совсем другой смысл.