Просидевших всю жизнь в регистратуре генералов можно было и не отправлять на необитаемый остров, достаточно было завести их в поле или в лес, оставив одних, как в сказках, можно было и отменить крепостное право, как в жизни.
Конечно, сказка – ложь, преувеличивает писатель, и не было настолько глупых и неприспособленных к жизни генералов, но в любой сказке есть намек. Намекает автор и на безвольность и зависимость мужика, и на беспомощность «генералов» , которые бы умерли от голода и холода, если бы рядом не оказался мужик. В сказке много условностей, фантастики: гротескно само попадание генералов на необитаемый остров «по щучьему велению, по моему хотению» , там же очень кстати обнаружился и мужик. Многое преувеличивается, гиперболизируется: полная беспомощность генералов, незнание того, как сориентироваться относительно частей света и т. д. Использует автор сказки и гротеск: неправдоподобия доведены до абсурда, следовательно, это гротеск, а гротеск - разновидность комического: огромные размеры мужика, съеденный орден, суп, сваренный в ладонях, сплетенная веревочка, не дающая мужику сбежать.
Сами сказочные элементы, используемые автором, – уже сатира на общество того времени. Необитаемый остров – реальная жизнь, которой генералы не знают. Мужик, исполняющий все желания, – скатерть-самобранка и ковер-самолет в одном лице. Салтыков-Щедрин издевается над генералами, которые родились и состарились в регистратуре, над регистратурой как общественным учреждением, которую «упразднили за ненадобностью» и над мужиком, который сам себе веревочку сплел, сам и счастлив, что «его, тунеядца, жаловали и мужицким трудом не гнушалися!» . И генералы, и мужик с Подьяческой, но какие разные они в Питере и на острове: на необитаемом острове мужик необходим, значимость его огромна, а в Питере «висит человек снаружи дома, в ящике на веревке, и стену краской мажет, или по крыше, словно муха, ходит» , маленький, незаметный. Генералы же на острове бессильны, как дети, а в Питере всемогущи (на уровне регистратуры) .
Салтыков-Щедрин от души посмеялся над всеми, над теми, кого он называл «детьми изрядного возраста» , так как взрослым иногда заново нужно объяснять, что такое хорошо и что такое плохо, где граница между добром и злом.