Выделите причастный оборот
Ноги бежали сами собой. Их
невозможно было остановить.
До первого поворота мальчик еще кое-как боролся с силой земного
притяжения. Он подворачивал каблуки и хватался за сухие нитки корней,
повисших над дорожкой. Но гнилые корни рвались. Из-под каблуков сыпалась
глина. Мальчик был окружен облаком пыли, тонкой и коричневой, как порошок
какао.
Пыль набивалась в нос, в горле першило. Пете это надоело. Э, будь что
будет!
Он закричал во все горло, взмахнул руками и очертя голову ринулся вниз.
Шляпа, полная ветра, колотилась за спиной. Матросский воротник
развевался. В чулки впивались колючки... И мальчик, делая страшные прыжки по
громадным ступеням естественной лестницы, вдруг со всего маху вылетел на
сухой и холодный, еще не обогретый солнцем песок берега. Песок этот был
удивительной белизны и тонкости. Вязкий и глубокий, сплошь истыканный ямками
вчерашних следов, оплывших и бесформенных, он напоминал манную крупу самого
первого сорта.
Он полого, почти незаметно сходил в воду. И крайняя его полоса,
ежеминутно покрываемая широкими языками белоснежной пены, была сырой,
лиловой, гладкой, твердой и легкой для ходьбы.
Чудеснейший в мире пляж, растянувшийся под обрывами на сто верст от
Каролино-Бугаза до гирла Дуная, тогдашней границы Румынии, казался диким и
совершенно безлюдным в этот ранний час.
Чувство одиночества с новой силой охватило мальчика. Но теперь это было
совсем особое, гордое и мужественное одиночество Робинзона на необитаемом
острове.
Петя первым делом стал присматриваться к следам. У него был опытный,
проницательный глаз искателя приключений. Он был окружен следами. Он читал
их, как Майн Рида.
Черное пятно на стене обрыва и серые уголья говорили о том, что ночью к
берегу приставали на лодке туземцы и варили на костре пищу. Лучевидные следы
чаек свидетельствовали о штиле и обилии возле берега мелкой рыбешки.
Длинная пробка с французским клеймом и побелевший в воде ломтик лимона,
выброшенный волной на песок, не оставляли никаких сомнений в том, что
несколько дней назад в открытом море прошел иностранный корабль.
Между тем солнце еще немножко поднялось над горизонтом. Теперь море
сияло уже не сплошь, а лишь в двух местах: длинной полосой на самом
горизонте и десятком режущих глаза звезд, попеременно вспыхивающих в зеркале
волны, осторожно ложащейся на песок.
На всем же остальном своем громадном пространстве море светилось такой
нежной, такой грустной голубизной августовского штиля, что невозможно было
не вспомнить:
Белеет парус одинокий
В тумане моря голубом...
хотя и паруса нигде не было видно, да и море ничуть не казалось туманным.