Вечером, принимая ванну, донья Ракель рассказывала кормилице Саад:
—
Он, этот Альфонсо, очень смелый, и все было точь-в-точь как в сказке о
купце Ахмеде, мореплавателе, когда тот вошел в опочивальню к чудищу. Мне
бои быков не по душе, хорошо, что у нас в Севилье они отменены. Но для
христиан это, может быть, как раз то, что нужно; просто дух захватывало
смотреть, как их король помчался на разъяренного быка. Перед последним
ударом он пошевелил губами, я это ясно видела. Купец Ахмед, раньше чем
войти в опочивальню чудища, прочитал первую суру; верно, и король
прошептал молитву. Ему это тоже помогло. Он был прекрасен, как утренняя
заря, и до чего же он обрадовался, когда бык упал замертво! Альфонсо
герой. Но он не настоящий рыцарь. Ему недостает основных рыцарских
добродетелей. Он не красноречив и не понимает поэзии. Иначе ему не
нравился бы его древний, мрачный замок.
Дон Альфонсо и донья
Леонор не считали возможным омрачать веселье праздничных дней
улаживанием спорных вопросов, и поэтому о помолвке и вассальной присяге
не было речи.
Неделя празднеств подходила к концу. Наступал
знаменательный день, день «удара мечом», день, в который дону Педро
предстояло принять удар мечом, посвящающий в рыцари.
Утром
молодой принц подвергся церемонии очистительного омовения. Два
священнослужителя облачили его. Одеяние было алое, как кровь, которую
рыцарь обязан проливать, защищая церковь и установленный богом порядок;
башмаки были коричневые, как земля, в которую всем предстоит сойти; пояс
был белый, как чистая совесть, хранить которую он давал обет.
Звонили
все колокола, когда принц шествовал по усыпанным розами улицам в
церковь Сант-Яго. Там его ждал дон Альфонсо, окруженный кастильскими и
арагонскими грандами и знатными дамами. Оруженосцы надели на голову
взволнованному дону Педро шлем, облекли его в кольчугу, вручили
треугольный щит — теперь у него были доспехи для самозащиты. Они
опоясали его мечом теперь у него были доспехи для нападения. Две
благородные девицы надели ему золотые шпоры — теперь он мог выехать на
бой за правду и добродетель.
И вот дон Педро опустился на
колени, и архиепископ дон Мартин зычным голосом прочел молитву: «Отче
наш, иже еси на небесех, ты повелел обнажать на земле меч, карающий
злых, и призвал христианских рыцарей защищать правых, не даждь сему рабу
твоему обнажать меч свой против невиноватых, но даждь ему защищать
правых и установленный тобою порядок».