Мы шли по большой дороге, а они косили в молодом березовом лесу поблизости
от нее - и пели.
Это было давно, это было бесконечно давно, потому что та жизнь, которой
все мы жили в то время, не вернется уже вовеки.
Они косили и пели, и весь березовый лес, еще не утративший густоты и
свежести, еще полный цветов и запахов, звучно откликался им.
Кругом нас были поля, глушь серединной, исконной России. Было предвечернее
время июньского дня… Старая большая дорога, заросшая кудрявой муравой,
изрезанная заглохшими колеями, следами давней жизни наших отцов и дедов,
уходила перед нами в бесконечную русскую даль. Солнце склонялось на запад,
стало заходить в красивые легкие облака, смягчая синь за дальними извалами
полей и бросая к закату, где небо уже золотилось, великие светлые столпы, как
пишут их на церковных картинах. Стадо овец серело впереди, старик-пастух с
подпаском сидел на меже, навивая кнут... Казалось, что нет, да никогда и не
было, ни времени, ни деления его на века, на годы в этой забытой - или
благословенной - богом стране. И они шли и пели среди ее вечной полевой тишины,
простоты и первобытности с какой-то былинной свободой и беззаветностью. И
березовый лес принимал и подхватывал их песню так же свободно и вольно, как они