Лермонтов — создатель трагической концепции человека, обреченного жить в вечном и неустранимом конфликте с обществом, эпохой, мирозданием и, что самое страшное, в разладе с самим собой. За конкретно-историческими причинами трагедии современного человека, которые были близки и понятны многим читателям Лермонтова 1830-х — 1840-х гг., писатель прозревал нечто большее — страшную и величественную силу мирового зла, притягательного и опасного для человека и его души.
На эту особенность личности и творчества Лермонтова обратили внимание много позже — в конце XIX — начале XX в. — такие выдающиеся истолкователи лермонтовского творчества, как В. С. Соловьев, Д. С. Мережковский, В. В. Розанов. Для Мережковского, например, было совершенно очевидным, что своеобразие Лермонтова не только в том, что он был поэтом «совсем другой эпохи», то есть эпохи общественного пессимизма 1830-х гг., но и в том, что сам душевный склад поэта, круг нравственных и философских проблем, волновавших его, резко отделяет Лермонтова, «ночное светило русской поэзии», и от Пушкина, «дневного светила русской поэзии», и от большинства поэтов пушкинской плеяды.
Спроецировав на проблематику творчества Лермонтова круг идей, волновавших лучшие умы Европы в конце XIX в., В. С. Соловьев увидел в поэте гения, который стал ближайшим русским предшественником тогдашнего «властителя дум» — немецкого философа и писателя Фридриха Ницше. «Я вижу в Лермонтове, — говорил Соловьев в лекции о поэте, прочитанной в 1899 г., — прямого родоначальника того духовного настроения и того направления чувств и мыслей, а отчасти и действий, которые для краткости можно назвать "ницшеанством"». Оставляя в стороне вопрос о том, насколько правомерно сближение Лермонтова с Ницше, следует заметить, что Соловьев подчеркнул европейский масштаб личности и творчества Лермонтова, оригинальность его духовного склада, малозаметное, подспудное, но крайне важное влияние лермонтовской «поэзии мысли» на русскую литературу второй половины XIX в. и совершенно очевидное — на русских поэтов-модернистов рубежа Х1Х-ХХ вв.
Развивая идеи Соловьева, философ В. В. Розанов в заметке «Вечно печальная дуэль» подчеркнул: «В Лермонтове срезана была самая кронка нашей литературы, общее — духовной жизни, а не был сломлен, хотя бы и огромный, но только побочный сук». В поэте, которому был отмерен мизерный срок жизни в литературе, Розанов увидел одну из «необыкновенных точек» в русском духовном развитии. Именно в этой «точке», в Лермонтове, была заложена нереализовавшаяся возможность развития русской литературы. Трудно сказать, каков был бы ее путь, если бы поэт, оставшийся «вечным юношей», смог реализовать хотя бы часть своего творческого потенциала.