Повесть «Собачье сердце» воспроизводит революционную действительность 20-х годов 20-го века. Перед читателем встают образы интеллигенции и нарождающегося пролетариата. Также показано общественное положение людей, их жизнь, наполненная гнилой солониной, грязными улицами и вывесками с обещанием светлого будущего. Гнетущее впечатление от происходящего усиливается с помощью ненастной погоды и образа бездомной собаки, которая все понимает и живет почти так же, как и большинство советских людей того времени – в унижении и постоянном поиске еды и тепла.
И вот в этом хаосе и разрухе читателю является профессор Преображенский. «Этот ест обильно и не ворует, этот не станет пинать ногой, но и сам никого не боится, а не боится потому, что вечно сыт», - так оценивает этого героя пес Шарик. Профессор – островок стабильности и благополучия в море советской действительности послевоенных лет. К нему нельзя не испытать симпатии: вот человек, у которого все хорошо. И конечно, квартира: «Я один живу и работаю в семи комнатах… И желал бы иметь восьмую. Она мне необходима под библиотеку…» У Преображенского эту квартиру еще только хотят отобрать. И читатель искренне поддерживает профессора в борьбе против домкома. Когда домкомовцы с позором покидают квартиру профессора, «пес встал на задние лапы и сотворил перед Филиппом Филипповичем какой-то намаз». Такой же «намаз» творят читатели повести.
Однако если попробовать увидеть подноготную этого благополучия, то мы увидим, если можно так выразиться, мало привлекательную картину. Благосостояние Преображенского базируется не на какой-нибудь научной или производительной деятельности. Он не буржуй, которому по наследству досталось богатство рода. Его богатство наживное. Он обслуживает тех самых людей, которые неожиданно пришли к власти и решили, что пришло их время.
Вспомним, что говорит один из пациентов профессора Преображенского: «сколько не накраду – все, все на женское тело, на раковые шейки, на Абрау-Дюрсо». Вот оно, ворованное богатство, и Преображенский об этом знает. Но, несмотря на всю свою нравственность, профессор не выказывает неудовольствия и не пытается вразумить своего пациента. Ведь Преображенскому необходимы деньги, чтобы поддерживать тот образ жизни, к которому он привык (хорошая водка в запотевшем графине, дорогая колбаса, не из Массельпрома, икра, намазанная на хрустящий хлеб).
И вот Преображенский на украденные деньги обеспечивает высоким чиновникам «вечную молодость». И что это, как не паразитирование на воровстве власти? «Похабная квартирка, - думал пес, - но до чего хорошо!»
И вот этот обеспеченный, сытый господин подбирает на улице пса. Вы думаете, из любви к животным? Нет, не обогреть бедное животное захотелось профессору, он выбрал самого жалкого именно потому, чтобы было не жалко… Над собакой совершается чудовищный эксперимент ради евгеники… Ради человечества? Далее следуют три страницы текста с описанием хода операции. Читать это без мурашек по коже невозможно. Но вместо омоложения Преображенский получает народившегося человека. Вот отсюда и говорящая фамилия профессора.
Этот человек оказывается не Спинозой, а Климкой – вором-рецедевистом, чей мозжечок попал собаке. И вот тут у Филиппа Филипповича начались проблемы…
Сам Преображенский отмечает, что воспитание, возможно, сделало бы из Шарикова «хоть сколько-нибудь приемлемого члена социального общества». Но этого шанса, однако, Шарику не предоставили. У профессора нет своих детей, и даже азы педагогики он не знает. Можно оправдать его тем, что он и не подозревал, какими последствиями обернется его эксперимент… Но это не совсем так.
Подойдем к делу с другой стороны. Человек подобрал с улицы пса, кормил его, ухаживал за ним, а когда подошло время - хладнокровно убил. Вся духовная традиция, все рассуждения о том, что «мы в ответе за тех, кого приручили», забыты. Когда потом чудом выживший Шариков косноязычно говорит: «Ухватили животную, исполосовали ножиком голову, а теперь гнушаются! Я, может, своего разрешения на операцию не давал. А равно и мои родные. Я иск, может, имею право предъявить!» – он прав. Однако ни Преображенский, ни читатели этой правоты за ним, обычно, не ощущают.
Сам Преображенский, поняв, в какую ситуацию он попал, заметно мучается. Он воспитан в старое время и свою ответственность за созданное им существо отлично понимает, чем и терзается. Профессор просто возвращает Шарикова с помощью еще одной операции к исходному состоянию, подчеркивая, что «говорить – это еще не значит стать человеком».
Как бы все не было исправлено, но неприятный осадок от Преображенского все равно остается. Не выдержал он испытания на совесть и человеколюбие…