В контексте обстоятельств «Шуточки» выясняется, всегда ли хуже быть любимой «ветром» и принимать его ухаживания, чем быть любимой каким бы то ни было реальным человеком, всегда ли вредно погружаться в грезы.
Однозначного ответа на вопрос рассказ не дает. Действительно, Надя подсознательно сама про себя может думать что-нибудь вроде «Миллионы женщин с незапамятных времён получали признания в любви от мужчин; скольким женщинам в любви признавался ветер? ” Иными словами переключение её внимания с рассказчика на «ветер» есть акт самоутверждения, выражение самоуважения. Ей доставляет удовольствие понимание собственной особенности: за ней ухаживают, в неё влюблены природные стихии; стихии приносят ей чувственную радость, обращаясь к ней голосом мужчины, признающимся в любви. Она может не верить собственным ушам, но ей нравятся звуки, которые она слышит. Её отказ от поисков фактической правды совпадает с принятием ветра как тайного и очевидно предпочитаемого возлюбленного.
Финальный этап разделения слов любви и реального присутствия рассказчика наступает, конечно, после оттепели.
Ей очевидно лучше без него. Она переживает освобождение: ветер – её тайный, неуловимый, близкий, чувственный и духовный возлюбленный; вместе с тем, она не позволяет себе «предаваться любви с ветром» , но выходит в своё время замуж, у неё появляются дети и реальные любовные отношения. В отличие от рассказчика, Чехов не отвечает на вопрос, какой же из двух типов любви имеет наибольшее значение; и поскольку Надя, по-видимому, сохраняет оба, Чехов, возможно, признает преимущество контролируемой фантазии над фактом.