Так
или иначе, постоянные и длительные беседы с ним были интересны. Как
всегда, привлекала легкость взаимопонимания
( иногда с полуслова, с намека), позволяющая свободно
отдаваться течению мысли. И все же порой он остро сожалел о своем одиночестве,
о своих мучительных и горестных раздумьях, пусть столь далеких от его логики и
ясности. Особенно неприятно было чувствовать давление, даже какое-то посягательство
- по всей вероятности, неосознанное- на свою духовную самостоятельность.
Не потому ли в беседах и спорах все чаще
прорывалось раздражение, иногда даже по мелкому поводу?