К. Г. Паустовский
Заячьи лапы
К ветеринару в наше село пришел с
Урженского озера Ваня Малявин и принес завернутого в рваную ватную
куртку маленького теплого зайца. Заяц плакал и часто моргал красными от
слез глазами…
— Ты что, одурел? — крикнул ветеринар. — Скоро будешь ко мне мышей таскать, оголец!
— А вы не лайтесь, это заяц особенный, — хриплым шепотом сказал Ваня. — Его дед прислал, велел лечить.
— От чего лечить-то?
— Лапы у него пожженные.
Ветеринар повернул Ваню лицом к двери, толкнул в спину и прикрикнул вслед:
— Валяй, валяй! Не умею я их лечить. Зажарь его с луком — деду будет закуска.
Ваня
ничего не ответил. Он вышел в сени, заморгал глазами, потянул носом и
уткнулся в бревенчатую стену. По стене потекли слезы. Заяц тихо дрожал
под засаленной курткой.
— Ты чего, малый? — спросила Ваню
жалостливая бабка Анисья; она привела к ветеринару свою единственную
козу. - Чего вы, сердешные, вдвоем слезы льете? Ай случилось что?
— Пожженный он, дедушкин заяц, — сказал тихо Ваня. — На лесном пожаре лапы себе пожег, бегать не может. Вот-вот, гляди, умреть.
—
Не умреть, малый, — прошамкала Анисья. — Скажи дедушке своему, ежели
большая у него охота зайца выходить, пущай несет его в город к Карлу
Петровичу.
Ваня вытер слезы и пошел лесами домой, на Урженское
озеро. Он не шел, а бежал босиком по горячей песчаной дороге. Недавний
лесной пожар прошел стороной на север около самого озера. Пахло гарью и
сухой гвоздикой. Она большими островами росла на полянах.
Заяц стонал.
Ваня
нашел по дороге пушистые, покрытые серебряными мягкими волосами листья,
вырвал их, положил под сосенку и развернул зайца. Заяц посмотрел на
листья, уткнулся в них головой и затих.
— Ты чего, серый? — тихо спросил Ваня. — Ты бы поел.
Заяц молчал.
— Ты бы поел, — повторил Ваня, и голос его задрожал. — Может, пить хочешь?
Заяц повел рваным ухом и закрыл глаза.
Ваня взял его на руки и побежал напрямик через лес — надо было поскорее дать зайцу напиться из озера.
Неслыханная
жара стояла в то лето над лесами. Утром наплывали вереницы белых
облаков. В полдень облака стремительно рвались вверх, к зениту, и на
глазах уносились и исчезали где-то за границами неба. Жаркий ураган дул
уже две недели без передышки. Смола, стекавшая по сосновым стволам,
превратилась в янтарный камень.
Наутро дед надел чистые онучи (1)
и новые лапти, взял посох и кусок хлеба и побрел в город. Ваня нес
зайца сзади. Заяц совсем притих, только изредка вздрагивал всем телом и
судорожно вздыхал.
Суховей вздул над городом облако пыли, мягкой,
как мука. В ней летал куриный пух, сухие листья и солома. Издали
казалось, что над городом дымит тихий пожар.
На базарной площади
было очень пусто, знойно; извозчичьи лошади дремали около водоразборной
будки, и на головах у них были надеты соломенные шляпы. Дед
перекрестился.
— Не то лошадь, не то невеста — шут их разберет! — сказал он и сплюнул.
Долго
спрашивали прохожих про Карла Петровича, но никто толком ничего не
ответил. Зашли в аптеку. Толстый старый человек в пенсне и в коротком
белом халате сердито пожал плечами и сказал:
— Это мне нравится!
Довольно странный вопрос! Карл Петрович Корш — специалист по детским
болезням — уже три года как перестал принимать пациентов. Зачем он вам?
Дед, заикаясь от уважения к аптекарю и от робости, рассказал про зайца.
— Это мне нравится! -сказал аптекарь. — Интересные пациенты завелись в нашем городе. Это мне замечательно нравится!
Он
нервно снял пенсне, протер, снова нацепил на нос и уставился на деда.
Дед молчал и топтался на месте. Аптекарь тоже молчал. Молчание
становилось тягостным.
— Почтовая улица, три! — вдруг в сердцах крикнул аптекарь и захлопнул какую-то растрепанную толстую книгу. — Три!