Философский эпилог.
Тургенев боялся, что глубокий философский подтекст его повести не будет понят, и публика воспримет ее как обычную историю о недозволенной любви. Особенно в этом отношении он опасался за иностранных читателей. Поэтому Тургенев приписывает к своему произведению своеобразный эпилог, или, как он его называл, «хвостик». Легкомысленное название скрывает трагические размышления о том, как ужасна смерть...
Существование нищей старухи мало чем походит на историю Зинаиды: «Жизнь ее прошла в горькой борьбе с ежедневной нуждою; не видела она радости, не вкушала от меду счастия...» И умирала она, «покрытая лохмотьями, на жестких досках, с мешком под головою». Повествователь задает логичный вопрос: «Казалось, как бы ей не обрадоваться смерти, ее свободе, ее покою?» Но человек устроен так, что любит жизнь и не хочет расставаться с нею: «Ветхое тело еще упорствовало», «грудь еще мучительно вздымалась», «только с последней искрой сознания исчезло в ее глазах выражение страха и ужаса кончины». «Ужас кончины» во многом объясняется сознанием тяжких неотмоленных грехов. «Господи, отпусти мне грехи мои», – не переставала «шептать» умирающая старушка. Самый же страшный грех человека в понимании Тургенева – это любовь. Этот грех навеки соединил Володю, его отца и княжну: «И помню я <…>, мне стало страшно за Зинаиду, и захотелось мне помолиться за нее, за отца – и за себя». Такова цена безумной, безрассудной страсти: «Человек, познавший любовь, прикасается к великому таинству жизни <…>. Тургеневский герой <…> разлюбить не может <…>. Раз пережитое всегда неповторимо, и след, который оно оставляет в душе человека, кровоточащая рана. И здесь уже нет места ни скептицизму, ни иронии, ни подчеркнутой авторской отстраненности». Перед силой чувства Тургенев склоняет голову.