Центральной, помещенной в первой части повести трагедийной сцене, запечатлевшей, как за баней, «возле картофельной ямы» [1, с.307], «лежали убитые старик и старуха». В россыпи предметно-бытовых подробностей (их бедные одежды, «в сумке лепехи из мерзлых картошек») проступает сложное сочетание проявлений душевного потрясения ужасами войны, навсегда отпечатавшегося в их «горестных потухших лицах», и отчаянного, пребывающего на грани осознанного и инстинктивного начал стремления даже в этих условиях сберечь устойчив