Деревья
бульвара, серые от пыли, неподвижно млели под горячим безжалостным солнцем и давали
такую же серую неохлаждённую тень. На всех скамейках сидели мужчины и женщины,
грязно и странно одетые, без платков и шапок, как будто они тут и жили и у них не было другого
дома. Были лица равнодушные и злые, но на всех них лежала печать крайнего
утомления и пренебрежения к окружающему. Часто чья-нибудь лохматая голова
клонилась бессильно на плечо, и тело невольно искало простора для сна, как у
третьеклассного пассажира, проехавшего тысячи вёрст без отдыха, но лечь было негде.
По дорожкам расхаживал с палкой сторож и смотрел,
чтобы кто-нибудь не развалился на скамейке или не бросился на траву,
порыжевшую от солнца, на такую мягкую, такую прохладную. Женщины всегда одетые более чисто,
даже с намёком на моду, были все как будто на одно лицо и одного возраста,
хотя иногда попадались совсем старые или молоденькие,
почти дети.