Том второй
1833
Глава X
Около семи часов вечера некоторые гости хотели ехать, но хозяин,
развеселенный пуншем, приказал запереть ворота и объявил, что до
следующего утра никого со двора не выпустит. Скоро загремела музыка,
двери в залу отворились, и бал завязался. Хозяин и его приближенные
сидели в углу, выпивая стакан за стаканом и любуясь веселостию молодежи.
Старушки играли в карты. Кавалеров, как и везде, где не квартирует
какой-нибудь уланской бригады, было менее, нежели дам, все мужчины,
годные на то, были завербованы. Учитель между всеми отличался, он
танцевал более всех, все барышни выбирали его и находили, что с ним
очень ловко вальсировать. Несколько раз кружился он с Марьей Кириловною,
и барышни насмешливо за ними примечали. Наконец около полуночи усталый
хозяин прекратил танцы, приказал давать ужинать, а сам отправился спать.
Отсутствие Кирила Петровича придало обществу более свободы и живости.
Кавалеры осмелились занять место подле дам. Девицы смеялись и
перешептывались со своими соседами; дамы громко разговаривали через
стол. Мужчины пили, спорили и хохотали, — словом, ужин был чрезвычайно
весел и оставил по себе много приятных воспоминаний.
Один только человек не участвовал в общей радости: Антон Пафнутьич сидел
пасмурен и молчалив на своем месте, ел рассеянно и казался чрезвычайно
беспокоен. Разговоры о разбойниках взволновали его воображение. Мы скоро
увидим, что он имел достаточную причину их опасаться.
Антон Пафнутьич, призывая господа в свидетели в том, что красная
шкатулка его была пуста, не лгал и не согрешал: красная шкатулка точно
была пуста, деньги, некогда в ней хранимые, перешли в кожаную суму,
которую носил он на груди под рубашкой. Сею только предосторожностию
успокоивал он свою недоверчивость ко всем и вечную боязнь. Будучи
принужден остаться ночевать в чужом доме, он боялся, чтоб не отвели ему
ночлега где-нибудь в уединенной комнате, куда легко могли забраться
воры, он искал глазами надежного товарища и выбрал наконец Дефоржа. Его
наружность, обличающая силу, а пуще храбрость, им оказанная при встрече с
медведем, о коем бедный Антон Пафнутьич не мог вспомнить без
содрогания, решили его выбор. Когда встали из-за стола, Антон Пафнутьич
стал вертеться около молодого француза, покрякивая и откашливаясь, и
наконец обратился к нему с изъяснением.
— Гм, гм, нельзя ли, мусье, переночевать мне в вашей конурке, потому что извольте видеть...
— Que désire monsieur?(1) — спросил Дефорж, учтиво ему поклонившись.
— Эк беда, ты, мусье, по-русски еще не выучился. Же ве, муа, ше ву куше(2), понимаешь ли?
— Monsieur, très volontiers, — отвечал Дефорж,— veuillez donner des ordres en conséquence(3).
Антон Пафнутьич, очень довольный своими сведениями во французском языке, пошел тотчас распоряжаться.
Гости стали прощаться между собою, и каждый отправился в комнату, ему
назначенную. А Антон Пафнутьич пошел с учителем во флигель. Ночь была
темная. Дефорж освещал дорогу фонарем, Антон Пафнутьич шел за ним
довольно бодро, прижимая изредка к груди потаенную суму, дабы
удостовериться, что деньги его еще при нем.
Пришед во флигель, учитель засветил свечу, и оба стали раздеваться;
между тем Антон Пафнутьич похаживал по комнате, осматривая замки и окна и
качая головою при сем неутешительном смотре. Двери запирались одною
задвижкою, окна не имели еще двойных рам. Он попытался было жаловаться
на то Дефоржу, но знания его во французском языке были слишком
ограничены для столь сложного объяснения — француз его не понял, и Антон
Пафнутьич принужден был оставить свои жалобы. Постели их стояли одна
против другой, оба легли, и учитель потушил свечу.
— Пуркуа ву туше, пуркуа ву туше(4), закричал Антон Пафнутьич, спрягая с грехом пополам русский глагол тушу на французский лад. — Я не могу дормир(5) в потемках. — Дефорж не понял его восклицаний и пожелал ему доброй ночи.
— Проклятый басурман, — проворчал Спицын, закутываясь в одеяло. — Нужно
ему было свечку тушить. Ему же хуже. Я спать не могу без огня. — Мусье,
мусье, — продолжал он, — же ве авек ву парле(6). — Но француз не отвечал и вскоре захрапел.
«Храпит бестия француз, — подумал Антон Пафнутьич, — а мне так сон в ум
нейдет. Того и гляди воры войдут в открытые двери или влезут в окно, а
его, бестию, и пушками не добудишься».
— Мусье! а мусье! дьявол тебя побери.
Антон Пафнутьич замолчал — усталость и винные пары мало-помалу
превозмогли его боязливость, он стал дремать и вскоре глубокий сон
овладел им совершенно.
Странное готовилось ему пробуждение. Он чувствовал сквозь сон, что
кто-то тихонько дергал его за ворот рубашки. Антон Пафнутьич открыл
глаза и при лунном свете осеннего утра увидел перед собою Дефоржа;
француз в одной руке держал карманный пистолет, другою отстегивал
заветную суму, Антон Пафнутьич обмер.
— Кесь ке се, мусье, кесь ке ce(7), — произнес он трепещущим голосом.
— Тише, молчать, — отвечал учитель чистым русским языком, — молчать или вы пропали. Я Дубровский.
http://pushkinpoetry.ru/dubrovskiy-10.htm