Реальные черты характера
раскрываются и в образе Солохи, расчетливой и хитрой женщины, ловко
управляющейся со своими многочисленными обожателями. Солоха «так умела
причаровать к себе самых степенных Козаков (которым, не мешает между
прочим заметить, мало было нужды до красоты), что к пен хаживал и
голова, и дьяк Осип Никифорович (конечно, если дьячихи не было дома), и
Чуб, и Казак Касьян. И, к чести се сказать, она умела искусно обходиться
с ними. Ни одному из них и в ум не приходило, что у него есть
соперник... Может быть, эти самые хитрости и сметливость ее были виною,
что кое-где начали поговаривать старухи, особливо когда выпивали
где-нибудь на веселой сходке лишнее, что Солоха точно ведьма».Замечательным юмором овеян образ
старого ловеласа казака Чуба, человека недалекого, туго соображающего и
в то же время упрямого, самоуверенного. Очень выразителен и образ
дьяка, занятого поисками земных утех, выступающего в качестве одного ИЗ
«солидных» конкурентов в шеренге обожателей Солохи.Характерная особенность
«Ночи перед Рождеством» состоит в том, что наряду с образами, взятыми
из народной среды, здесь показаны столичные верхи, рядом с фантастикой
нарисованы реальные исторические фигуры. Включение в повесть
картин, изображающих Петербург, несомненно, содержит в себе
определенное сопоставление их со сценами и образами народной жизни.
Вакулу более всего поразило в Петербурге обилие «панства».
«Господ, в крытых сукном шубах, он
увидел так много, что не знал, кому шапку снимать. «Боже ты мои, сколько
тут панства!- подумал кузнец.- Я думаю, каждый, кто ни пройдет по улице
в шубе, то и заседатель, то и заседатель! а те, что катаются в таких
чудных бричках со стеклами, те, когда не городничие, то верно комиссары,
а может еще и больше».
В первоначальной редакции
«Ночи перед Рождеством» впечатление Вакулы от Петербурга было выражено
несколько острее: «и в друг увидел в крытых сукном тубах, что не знал,
кому шапку снимать. «Боже ты мой! Сколько (чиновничества) панства тут»,-
подумал кузнец».Иронический тон Гоголь
сохраняет и при описании придворной знати, подчеркивая то соединение
надменности и раболепия, высокомерия и трусливого заискивания, которое
характерно для знатных особ. «Минуту спустя, вошел в сопровождении немой
спиты количественного росту довольно плотный человек
в гетманском мундире, в желтых сапожках. Волосы на нем были растрепаны,
один глаз немного крив, па лице изображалась какая-то надменная
величавость, во всех движениях видна была привычка повелевать. Все
генералы, которые расхаживали довольно спесиво в золотых мундирах,
засуетились и с низкими поклонами, казалось, ловили его слово и даже
малейшее движение, чтобы сейчас лететь выполнять его».Потемкин нарисован в
«Ночи перед Рождеством» властным и хитрым сановником, лукавым
царедворцем. Заранее дав «наставления» запорожцам о том, как и что им
говорить на приеме у царицы, он зорко следит за исполнением своего
«режиссерского» плана. В повести содержится ясное указание на то, что
приезд запорожцев в столицу связан с уничтожением Запорожской Сечи,
прежних казацких вольностей. Это придает образу Потемкина, так же как и
образу Екатерины II, отнюдь не «благостный» облик. Вместе с тем
очевидно, что писатель не стремился нарисовать портрет Екатерины II в обличительном духе.Сопоставление картин
народной жизни и картин сановного Петербурга в «Ночи перед Рождеством»
широко не развернуто, и тем не менее оно весьма существенно как
выражение общей направленности «Вечеров». Тут мы видим развитие тех
идей, которые высказаны от имени Рудого Панька в его «предисловии» к
«Вечерам», когда «издатель» повестей сравнивал народный быт с бытом и
жизнью знати.В «Ночи перед Рождеством», так же как и в других повестях, Гоголь
широко использовал народные легенды и сказания. В сравнении с «Майской
ночью» и «Сорочинской ярмаркой» фантастика в «Ночи перед Рождеством»
представлена более широко. И в то же время здесь с большей
выразительностью и силой осуществлено ее «снижение», развернуто
своеобразное ее «обытовление». Переключенная в «бытовой» план,
показанная в юмористическом освещении, фантастика теряет свои очертания
необычного, страшного и непонятного, становясь чем-то смешным и
забавным. Фантастические фигуры и образы
предстают в «Ночи перед Рождеством» и качестве носителей мелочных
житейских страстей и стремлений. «Одна только ночь оставалась ему
(черту) шататься на белом свете; но и в эту ночь оп выискивал чем-нибудь
выместить на кузнеце свою злобу. И для этого решился украсть месяц...Таким-то образом, как
только черт спрятал в карман свой месяц, вдруг по всему миру сделалось
так темно, что не всякий бы нашел дорогу к шинку, не только к дьяку.
Ведьма, увидевши себя вдруг в темноте, вскрикнула. Тут черт, подъехавши
мелким бесом, подхватил ее пол, руку и пустился нашептывать па ухо то
самое, что обыкновенно нашептывают всему женскому роду».