КАКАЯ ПРОБЛЕМА У ЭТОГО ТЕКСТА,ПРИВЕДИТЕ ПРИМЕРЫ ПРОБЛЕМДо сих пор во мне живет эхо этих команд. Они означали конец боя.
Вспышки гасли, стволы орудий опускались, и батарея сливалась с белизной
заснеженной дамбы. Но мир - короткий военный мир - не наступал. Почти
сразу после нашего поединка со стервятниками - так во время войны называли
фашистские самолеты - на нас обрушивался шквал артиллерийского огня - нас
засекала фашистская батарея. Мы едва успевали скатиться со склона дамбы и
укрыться в своих похожих на норы землянках, как дамбу начинало трясти и
двери ходили ходуном. Потом в месте разрывов на снегу загорались черные от
земли и торфа звезды. От этих звезд шел пар.
В тот день, с которого началась эта необычная военная история, все
было так же, как и в другие дни. Мы отстрелялись. Опустили стволы орудий -
угол места "ноль". Даже успели накрыть свои пушечки маскировочными сетями.
И тут дежурный связист крикнул:
- Корбута на КП!
Я побежал вниз, на ходу поправляя ремень.
В командирской землянке горела слабая лампочка от аккумулятора, и со
света я не видел командира, только предполагал, где он находится, и в
темноту выпалил:
- Товарищ старший лейтенант...
Но командир перебил меня:
- Здесь старший начальник - полковой комиссар.
Я растерялся: на нашу батарею редко заглядывали гости, да еще в таком
большом звании. Но я поборол замешательство, приложил руку к виску и снова
в темноту произнес:
- Товарищ полковой комиссар...
- Подойдите поближе, - из дальнего угла послышался низкий, немного
сдавленный голос. - Здравствуйте.
- Здравствуйте.
Я уже привыкал к полумраку. И постепенно увидел полкового комиссара,
сидевшего на топчане: невысокого роста, краснолицый, бритоголовый, с Садитесь!
Я опустился рядом с ним на краешек топчана, словно получил не
приглашение, а приказ сесть.
- Чем вы занимались до войны? - спросил полковой комиссар.
Вопрос был для меня таким неожиданным, что я замешкался, словно не
мог сразу вспомнить, сомневался.
- Работал балетмейстером, - наконец ответил я.
Слово "балетмейстер" прозвучало для меня как позывной далекого,
бесконечно дорогого времени. Я сразу вспомнил Аничков мост с четырьмя
неукротимыми конями, Дворец пионеров, сцену и "Эх, тачанка-ростовчанка,
наша гордость и краса...".
Вот "тачанка"-танец вырывается из-за кулис на необозримый простор
сцены. И всем сидящим в зале начинает казаться, что они тоже мчатся следом
за тачанкой. Давай, давай! Пулеметная тачанка - все четыре колеса! Нет
никаких колес - есть ребячьи ноги, тоненькие, проворные, гулкие. Они и
колеса, они и подковы. Четыре коня вразлет. Гей, гей!
Я еще не военный, а уже командую. Я стою за кулисами, рука вытянута,
сжата в кулак. Раз-два! Быстрее! Легче! Легче! Раз-два! Я вижу только
руки, ноги, плечи, глаза. Из них я создал тачанку, в которую все поверили.
Исчезли канделябры, пропала лепнина дворцового потолка. Кресла
превратились в седла. И вот уже синеет окоем. Над головами плывут облака,
небольшие, серые, похожие на разрывы снарядов. Ветер гонит поземку пыли,
оркестр звучит как бы издалека, отстал от тачанки. А она, моя танцевальная
тачанка, оторвалась от земли и летит навстречу облакам, похожим на
разрывы...
В это время снаружи грохнуло, и мои воспоминания оборвались. С
бревенчатого потолка посыпалась земля, а лампочка, подвешенная над столом
с полевым телефоном, закачалась.
- Близко шарахнуло, - произнес комбат.
Однако это не отвлекло полкового комиссара от его мыслей.
- Вы нам нужны, - сказал мне полковой комиссар. - Мы решили создать
при политотделе танцевальную группу.
- Разве сейчас до танцев? - тихо спросил я.
Маленькие глаза полкового комиссара впились в меня:
- Люди устали. Им нужна разрядка. Танцы нужны как хлеб, как воздух.
Да что я вам говорю, - полковой комиссар ударил себя ладонью по колену, -
вы же сами это знаете, сидя на вашей дамбе... В блокадном Ленинграде люди
ходят на концерты в филармонию. Для забавы? Для развлечения? Для того,
чтобы жить!
Взрывной волной распахнуло дверь. Комбат выругался и сам пошел
затворять дверь. В другое время это сделал бы дежурный телефонист. Этот
телефонист - помню, фамилия его была Афонин - изо всех сил делал вид, что
не слушает наш разговор, но время от времени не выдерживал и бросал
любопытный взгляд то на полкового комиссара, то на меня и удивленно
пожимал плечами.